Лидия Яновская

Загадочный треугольник и цвета бытия

Судьба одной строки

Булгаковеды любят писать комментарии. Особенно – пояснять русскому читателю разные слова в сочинениях Михаила Булгакова. В «Белой гвардии», например, в «Театральном романе», но прежде всего, конечно, в романе «Мастер и Маргарита».

Стоит писателю упомянуть Кисловодск («Пожалуй, пора бросить все к черту и в Кисловодск…» – тоскливо размышляет Берлиоз), как ученый комментатор тут же пояснит, что это «курортный город на Северном Кавказе в долине правого притока Подкумка на высоте 700–1060 метров».

А если в романе названо Садовое кольцо («…Солнце, раскалив Москву, в сухом тумане валилось куда-то за Садовое кольцо…»), вам любезно сообщат в примечании, что эта «кольцевая магистраль в Москве» возникла «на месте бывшего земляного вала, срытого после 1812 г.»

Само собой, такие слова, как кентурион или сирийская ала, вызывают целый пир эрудиции.   

Известно, что Булгаков работал очень добросовестно и к исторической точности был внимателен. Записи типа: «Легион = 10 когортам = 30 манипулам = 60 центуриям» (а рядом подсчет, сколько человек в каждой единице) или «В Галилее жили и финикияне, сирийцы, арабы, греки» – можно увидеть в самых ранних черновых тетрадях романа. И далее – выписки, выписки, выписки… Целая тетрадь выписок в последний период работы так и названа: «Роман. Материалы». Но обрушивать всю эту информацию на голову читателя не собирался: у художника – другие задачи.

Тем не менее булгаковеды усердно пишут свои постраничные примечания к разным словам. И вот уже вышел целый том таких примечаний – книга Г.А.Лесскиса, с соответсвующим теме солидным и длинным названием: «Триптих М.Булгакова о русской революции. ”Белая гвардия”. ”Записки покойника”. ”Мастер и Маргарита”. Комментарии»(Москва, 1999). Из каковой книги я и извлекла процитированные выше пояснения к словам «Кисловодск» и «Садовое кольцо». [1]

Массивный том Г.А.Лесскиса вызвал уважение читателей и самые положительные отзывы в печати. И в этой книге, представьте, влетело мне.

Конфликт возник из-за красного, цвета крови вина, которое пьет Пилат и которое Булгаков описывает четырежды – в трех главах второй части романа.

Сначала в главе 25-й – там, где мы видим Пилата во время странной грозы, напугавшей все живое в Ершалаиме:

«В это время под колоннами находился только один человек, и этот человек был прокуратор.

Теперь он не сидел в кресле, а лежал на ложе у низкого небольшого стола, уставленного яствами и вином в кувшинах... У ног прокуратора простиралась неубранная красная, как бы кровавая, лужа и валялись осколки разбитого кувшина. Слуга, перед грозою накрывавший для прокуратора стол, почему-то растерялся под его взглядом, взволновался оттого, что чем-то не угодил, и прокуратор, рассердившись на него, разбил кувшин о мозаичный пол... Африканец кинулся было подбирать осколки и затирать лужу, но прокуратор махнул ему рукою, и раб убежал. А лужа осталась».

И в другой раз вино описано в той же главе – далее, там, где Пилат принимает Афрания.

Гроза закончилась. «Красная лужа была затерта, убраны черепки, на столе дымилось мясо».

«– Я слушаю приказания прокуратора, – сказал пришедший, подходя к столу.

– Но ничего не услышите, пока не сядете и не выпьете вина, – любезно ответил Пилат и указал на другое ложе.

Пришедший прилег, слуга налил в его чашу густое красное вино. Другой слуга, осторожно наклоняясь над плечом Пилата, наполнил чашу прокуратора».

Потом это же виноприносит Азазелло в подвальчик мастера в главе 30-й («Пора! Пора!»):

«– И опять-таки забыл, – прокричал Азазелло, хлопнув себя по лбу, – совсем замотался! Ведь мессир прислал вам подарок, – тут он отнесся именно к мастеру, – бутылку вина. Прошу заметить, это то самое вино, которое пил прокуратор Иудеи. Фалернское вино.

...Азазелло извлек из куска темной гробовой парчи совершенно заплесневевший кувшин. Вино нюхали, налили в стаканы, глядели сквозь него на исчезающий перед грозою свет в окне. Видели, как все окрашивается в цвет крови». 

И наконец мы видим это же вино в главе 32-й, «Прощение и вечный приют»:

«Теперь уже Маргарита видела, что рядом с тяжелым каменным креслом, на котором блестят от луны какие-то искры, лежит темная, громадная остроухая собака и так же, как ее хозяин, беспокойно глядит на луну. У ног сидящего валяются черепки разбитого кувшина и простирается невысыхающая черно-красная лужа».

Первые два раза мотив красного вина возникает в реальности прошлого – реальности, которая кажется нам бесспорной... Потом в фантастическом действе – в подвальчике мастера... И наконец в символическом разрешении романа...

Это невысыхающее пятно пролитого вина, напоминающее о крови, – вечный знак совершённого Пилатом преступления – конечно, восходит к христианской традиции, где хлеб и вино используются в таинстве причащения как символы тела и крови Христовой. К Евангелию почти цитатно восходит и жест булгаковского Пилата, нервно потирающего руки в момент, когда он понимает, что смертный приговор невиновному утвердит: «Ненавистный город... – вдруг почему-то пробормотал прокуратор и передернул плечами, как будто озяб, а руки потер, как бы обмывая их...» Ср.: «Пилат...  взял воды и умыл руки перед народом, и сказал: невиновен я в крови Праведника Сего». (Евангелие от Матфея, 27.24.)

Но ассоциации Булгакова многозначны. Они, как это чаще бывает не в прозе, а в поэзии, сдвигаются, переплетаются, переосмысливаются. И вот уже за мотивами крови и «как бы» омовения рук проступают другие, отнюдь не евангельские образы – жестокие образы Шекспира в его трагедии «Макбет». Монолог Макбета после совершенного им убийства короля: «Нет, с рук моих весь океан Нептуна Не смоет кровь. Скорей они, коснувшись Зеленой бездны моря, в красный цвет Ее окрасят». И силуэт леди Макбет, которая бродит во сне и все трет свои руки, думая, что моет их.

«Невиновен я в крови Праведника Сего», – говорит евангельский Пилат. Но у Булгакова Пилат виновен и ни на кого переложить свою вину не может. Ибо суд Булгакова – и суд его героя над собою – беспощадны.

Здесь работает один из самых сильных приемов Михаила Булгакова: тревожные, воздействующие на читателя почти гипнотически, хотя и не всегда осознаваемые удары цветовой символики. Красное вино Понтия Пилата – один из важнейших цветовых мотивов в романе…

И все-таки внимательный читатель в весьма последовательной характеристике вина, которое пьет Пилат, может заметить некую непоследовательность.

Это густое красное вино описано несколько раз и только дважды поименовано. «Прошу заметить, это то самое вино, которое пил прокуратор Иудеи. Фалернскоевино», – говорит Азазелло в главе 30-й. Но в главе 25-й «то самое» вино названо иначе:

«Пришедший не отказался и от второй чаши вина, с видимым наслаждением проглотил несколько устриц, отведал вареных овощей, съел кусок мяса.

Насытившись, он похвалил вино:

– Превосходная лоза, прокуратор, но это – не ”Фалерно”?

– ”Цекуба”, тридцатилетнее, – любезно отозвался прокуратор».

Так «Фалерно» или «Цекуба»?

Увлекательная вещь – история текста. Пожалуй, более увлекательная, чем современные кровавые детективы. Хотя бы потому, что не погружаешься в мерзости человеческие, а подымаешься к высотам духа, к творчеству, создающему миры-фантомы, подчас волнующие нас не меньше, чем мир реальный, помогающие понять и судить реальный мир. И то, что в фантомных этих мирах случаются нестыковки, только напоминает, что созданы они не природой, а творческим гением человека...

В данном случае штука в том (и из истории текста романа это видно), что очень важный для писателя мотив густого красного вина возник почти одновременно с замыслом романа: этот мотив просматривается уже в первой черновой тетради, на ее разорванных листах. Название же вина, «Фалерно», появилось много позже – в 1938 году, в четвертой редакции романа, и притом поближе к концу – там, где Азазелло, выполняя поручение Воланда, появляется в подвальчике мастера.

В четвертой редакции это звучит так: «...Мессир мне приказал, – тут Азазелло отнесся именно к мастеру, – передать вам бутылку вина в подарок. И при этом сказать, что это вино древнее, то самое, которое пил Пилат. Это фалернское вино».

Не исключено, что название «Фалерно» было подсказано Булгакову рассказом Анатоля Франса «Прокуратор Иудеи». Из воспоминаний Л.Е.Белозерской-Булгаковой известно, что собрание сочинений Анатоля Франса стояло у Булгакова на полке. И рассказ «Прокуратор Иудеи», в котором речь о Понтии Пилате на склоне его лет, Булгаков неоднократно листал. Идея рассказа противоположна булгаковской: прокуратор А.Франса не помнит распятого. Рассказ кончается так: «Понтий Пилат нахмурил брови и потер рукою лоб, пробегая мыслию минувшее. Немного помолчав, он прошептал: – Иисус? Назарей? Не помню».

Не думаю, чтобы идея Булгакова складывалась в полемике с Анатолем Франсом. Слишком глубоко в прошлое моего героя уходит она, слишком органично связана с духовным миром художника. В рассказе Анатоля Франса, по-видимому, Булгакова занимали реалии. Судя по записям в тетради «Роман. Материалы», он перечитывал рассказ, работая над четвертой редакцией романа, и затем – правя машинопись.

У Франса упоминается Кесария, резиденция Пилата... Фалернское вино, которое пил Пилат... Устрицы, подававшиеся к его столу... Таблички, на которых делал записи друг Пилата Ламия... Эти подробности Булгаков заново проверяет, пробует использовать, уточняет, что-то отвергает.

Кесария? Булгакову давно известно, что резиденция Пилата была в Кесарии. А вот в какой? В Иудее их, кажется, было две? В книге Ф.В.Фаррара «Жизнь Иисуса Христа» (для Булгакова это источник авторитетный) названа Кесария Филиппова. Так она называется и у Булгакова уже в черновиках первой редакции: «...прокуратор дает распоряжение о насильственном помещении его, Га-Ноцри, в лечебницу в Кесарии Филипповой при резиденции прокуратора...» Это же название сохранится и в четвертой редакции, подготовленной к перепечатке: «...прокуратор удаляет Иешуа из Ершалаима и подвергнет его заключению в Кесарии Филипповой...»

Тем не менее это не удовлетворяет писателя. Он заново просматривает сочинение Н.К.Маккавейского «Археология истории страданий господа Иисуса Христа», вышедшее в 1891 году и приобретенное в 1936-м. «Обыкновенно его <Пилата> резиденцией была Кесария», – пишет Н.К.Маккавейский и поясняет в сноске: «Так назвал этот город в честь Августа Ирод Великий. Крепкая башня его, построенная на самом западном скалистом утесе, выходящем в Средиземное море, дала ему другое имя – Casarea Stratonis».

«В какой Кесарии жил прокуратор?» – задает сам себе вопрос Михаил Булгаков в тетради «Роман. Материалы». И, отвечая себе, пересказывает Маккавейского: «Отнюдь не в Кесарии Филипповой, а в Кесарии Палестинской, или Кесарии Стратоновой (башня) (Casarea Stratonis) на берегу Средиземного моря».

На машинку, в пятую редакцию, будет продиктовано окончательное: «...и подвергнет его заключению в Кесарии Стратоновой на Средиземном море, то есть именно там, где резиденция прокуратора». 

Или таблички для письма в рассказе Анатоля Франса... Такие же, покрытые воском таблички проходят через все редакции романа «Мастер и Маргарита» – включая четвертую: здесь Левий «хватался то за нож, спрятанный под таллифом на груди, то за табличку, положенную им в ямку под камень, чтобы не растаял на ней вовсе уж плывущий воск».

И снова записи в тетради «Роман. Материалы» говорят о том, что писатель проверяет подробность. В машинописи, теперь уже окончательно, сменив таблички, появится пергамент.

Устрицы... «Мог ли Пилат есть устрицы?» – записывает Булгаков в той же тетради. Не знаю, нашел ли он ответ на этот вопрос. В четвертой редакции, незадолго до перепечатки романа, «устриц» нет. Но при диктовке на машинку они появятся: «Лежащий на ложе в грозовом полумраке прокуратор сам наливал себе вино в чашу, пил долгими глотками, по временам притрагивался к хлебу, крошил его, глотал маленькими кусочками, время от времени высасывал устрицы, жевал лимон и пил опять».

И «Фалерно»... Фалернское – известное вино. Может быть, внимание Булгакова оно привлекло благодаря звучанию: фалернское вино... И снова проверяется занимающая писателя подробность. Не знаю, где нашел и откуда выписал Булгаков эту неожиданную и обескураживающую фразу: «Falernum vinum золотистое вино»! Но точно знаю, куда вписал: все в ту же тетрадь «Роман. Материалы» (ОР РГБ, фонд 562, картон 8, ед. хр. 1, с. 46).

Золотистое вино! Но ему необходимо, чтобы вино было красным. Густое, красное вино – цвета крови. Что ж, писатель ищет другое вино для своих персонажей. Нечто равноценное фалернскому находит в книге Гастона Буассье «Римская религия от времен Августа до Антонинов» (Москва, 1914). Из рассуждения о рабах, пивших в дешевом кабаке, и их господине, который «наливал друзьям свое пятидесятилетнее фалернское или угощал цекубским вином Цинару или Лалагею», выписывает строку: «…пятидесятилетнее фалернское или угощал цекубским вином…» 

Где-то в апреле или мае 1938 года – во всяком случае до перепечатки на машинке – возвращается к уже готовой 25-й главе и после описания трапезы Афрания (здесь она выглядела так: «Пришедший не отказался и от второй чаши вина, с видимым наслаждением съел кусок мяса, отведал вареных овощей») вписывает три строки:

«Похвалил вино:

– Превосходная лоза. ”Фалерно”?

– ”Цекуба”, тридцатилетнее, – любезно отозвался хозяин».

В дальнейшем, диктуя роман на машинку, Булгаков отредактирует, по существу не меняя, и диалог Афрания и Пилата о вине, и реплику Азазелло в подвальчике мастера. А противоречие останется. В первом случае – «Цекуба», во втором – «Фалерно».

Время, отмеренное писателю судьбою, истекло...

…Некоторые из этих наблюдений (да простит мне читатель повторы!) я кратко изложила давно – в книге «Творческий путь Михаила Булгакова» (1983) и потом – несколько обстоятельней – в «Треугольнике Воланда» (1992).

И что же Г.А.Лесскис? 

Г.А.Лесскис, как это принято у булгаковедов, прежде всего к словам Азазелло о фалернскомдал обстоятельнейшие пояснения по поводу самого вина, почерпнутые из «Итальянской энциклопедии» (Enciclopedia ital.). Так что стало неопровержимо ясно, что он знает о фалернском все! Не в пример не только мне (что не удивительно), но даже и Михаилу Булгакову. Комментатор рассказал, что фалернское (оно же фалерно и фалерн) – «одно из лучших итальянских вин (по мнению римских гурманов, уступало по своему достоинству только ”Цекубе”)» – в древности производилось в северной Кампании (Италия) и «было двух сортов: одно – сладкое и тонкое, другое – терпкое и грубое», а ныне производится в южной Кампании и тоже «бывает двух сортов – красное и белое».

Затем комментатор снисходительно уличил меня в слабом знании вопроса и даже в некоторой примитивности мышления: «По мнению Л.М.Яновской Булгаков заменил в данном месте своего романа ”Фалерно” на ”Цекубу”, так как ему нужно было здесь вино цвета крови, тогда как древнее ”Фалерно”, по ее сведениям (подчеркнуто мною. – Л.Я.), было белым вином». (Хотя читатель мог заметить, что никаких таких своих сведений об итальянских винах я не излагала, а привела – внятно и недвусмысленно – запись Михаила Булгакова.)

Далее сообщил (любезно приписав мне выражение, каким по отношению к М.А.Булгакову я не пользуюсь):  «Л.М.Яновская указала, что в сцене визита Азазелло в подвальчик к Мастеру (глава 30) Булгаков не успел или забыл (Sic! – Л.Я.) произвести аналогичную замену, а потому там ”все окрашивается в цвет крови”, когда глядят сквозь стакан с фалернским». (Отмечу, что, работая над «Мастером и Маргаритой», Булгаков никогда и ничего не забывал, прочно держа в памяти все нити и связи романа.)

И, наконец, Г.А.Лесскис выдал главное: как ему удалось установить, красный цвет вина в романе «Мастер и Маргарита» вообще не так уж последователен и вино, принесенное Азазелло («то самое», которое пил Пилат), не было красным! Г.А.Лесскис обнаружил, что и строки такой – «все окрашивается в цвет крови» – в романе нет...

Куда же она подевалась?

Да вот, по мнению Г.А.Лесскиса, «это противоречие нужно отнести за счет редактора Од. 73, которая восстановила этот текст по черновой редакции, тогда как в редакции Е.С.Булгаковой нет упоминания о кровавом цвете вина»!

Литературоведы, как известно, в глубине души считают русский язык бедноватым и любят – для выразительности – украшать его разными аббревиатурами и прочими условными знаками. В данном случае Од. 73 означает издание: Михаил Булгаков. Романы (Москва, «Худож. лит.», 1973), где роман «Мастер и Маргарита» был опубликован впервые в России полностью – но с искажениями, главным образом текстологического характера (редактор А.А.Саакянц­). Впрочем, о характере этих искажений, с подробным сравнением редакторской работы А.А.Саакянц, сохранившихся рукописей романа и редакторской же работы Е.С.Булгаковой, я писала – в текстологических примечаниях к роману и в «Записках о Михаиле Булгакове». [2]

Тут нужно сказать, что если во многих моих конфликтах с булгаковедами еще можно винить мой дурной характер и полемический запал, то в неожиданном нападении Г.А.Лесскиса на текст «Мастера и Маргариты» и на меня как текстолога мой характер решительно ни при чем: я никогда не видела профессора Лесскиса и уже по одному этому никогда не задавала ему неприятных вопросов, которые так раздражают булгаковедов; более того, так случилось, что самое имя уважаемого профессора в течение нескольких лет звучало для меня сладостной музыкой.

Видите ли, в 1988 году, когда в издательстве «Художественная литература» началась подготовка пятитомного собрания сочинений Михаила Булгакова, обещавшего стать очень серьезным изданием, я обратилась в издательство с просьбой закрепить за мною текстологическую подготовку романа «Мастер и Маргарита».

Уже был готов к выходу киевский двухтомник произведений Булгакова с впервые восстановленным мною текстом этого романа. Год я работала над двухтомником, что называется, без роздыху. И – была недовольна результатом своей работы. Терзало то, что мне все еще были недоступны некоторые ранние редакции романа. Что я слишком поздно обнаружила и не успела использовать первую редакторскую работу Е.С.Булгаковой – ее первую перепечатку романа, сделанную сразу же после смерти писателя, в 1940 году. Да и мною не все было завершено: не все знаки препинания проверены... не все случаи полных или неполных окончаний продуманы... были и другие такого же рода вещи, которые можно было бы считать мелочью, если бы в романе «Мастер и Маргарита» можно было бы хоть что-нибудь считать мелочью...

Короче, я предложила свои услуги. Из «Худлита» мне высокомерно ответили, что своим согласием комментировать роман «Мастер и Маргарита» издательство уже удостоил профессор Лесскис, и в интонации было слышно, что какое бы то ни было сравнение моего имени с именем почтеннейшего профессора попросту некорректно.

Но я не обиделась и попросила выяснить у высокочтимого профессора, точно ли его так уж интересует собственно работа с текстом? Поскольку на сочинение комментариев я не претендую: мне бы – текст... Представьте себе, редакторы спросили. Уважаемый профессор даже удивился такой постановке вопроса. Помилуйте, ему, профессору, вычитывать текст?! Да посадите какую-нибудь девочку, сказал он, она вам все вычитает... Я обрадовалась и пожелала стать «девочкой».

Надо сказать, что гонорары комментатора в те годы были весьма невысоки, но гонорар текстолога по своей микроскопической мизерности вообще был близок нулю. Тем не менее я была счастлива и еще на год ушла с головой в путешествия по тексту в поисках решения каких-нибудь «мелочей» вроде лишней или потерянной запятой или совсем не мелочей – вроде того, почему Е.С. в последней строке романа заменила продиктованное здесь Булгаковым Понтийский Пилат на Понтий Пилат... А сердце мое, конечно же, было полно благодарности к никогда не виденному мною Г.А.Лесскису, и я благословляла его пренебрежение к текстологии...

Вот это самое пренебрежение к текстологии, по-видимому, и сыграло с профессором злую шутку... 

Нетекстологу – ему показалось безразлично, мне или Михаилу Булгакову принадлежит запись о том, что Falernum vinum – «золотистое вино». Хотя в данном случае все итальянские энциклопедии на свете значения не имеют, поскольку на самом деле интересно одно: чтo по этому поводу думал Михаил Булгаков, кaк из доступных ему материалов, замешенных на его уникальном воображении, гениальный художник создает свои, почти равноценные реальному, миры и свою, такую важную для этих миров, цветовую гамму...

История с загадочно потерявшейся строкой оказалась еще любопытней.

Я еще раз проверила все тексты романа – разумеется, строка никуда не исчезала. Она действительно имеется в издании 1973 года, подготовленном А.А.Саакянц и затем много раз повторенном на русском языке. И хотя в издании 1973 года есть ошибки, в этом месте никакой ошибки нет: строка присутствует в оригинале – в машинописи романа, подписанной автором, и нет никаких оснований подозревать, что автора чем-то не удовлетворял этот отрезок текста.

Строка имеется – без малейших разночтений – в перепечатке, которую Е.С.Булгакова сделала в 1940 году. В окончательно отредактированном ею тексте (1963) эта строка тоже стоит на месте. Более того, аналогичная по смыслу фраза, только сформулированная несколько иначе, имеется и в предыдущей, четвертой редакции (я приводила ее выше). Скажите на милость, какой мало-мальски грамотный текстолог может выбросить из конструкции романа такую важную, можно сказать, несущую деталь?

Но где-то же ее нет?

Этой строки нет в одном месте: в памятной всем журнальной публикации 1966–1967 годов. В той самой публикации, в журнале «Москва», где роман был беспощадно изрезан купюрами, и цензурными, и произвольными, и среди очень, очень многих купюр печальная участь постигла и нашу строку. 

А затем, как следствие, она отсутствует и в первом полном зарубежном издании романа: Михаил Булгаков. Мастер и Маргарита («Посев», Франкфурт-на-Майне, 1969). Поскольку издание это, при всем стремлении редакторов дать добротный текст, восходит в основном к журнальной публикации.

В аннотации «Посева» (передо мною издание 9-е, 1986 года) говорится, что публикуется полученный издательством из Самиздата неподцензурный текст романа  «Мастер и Маргарита». Но это, конечно, преувеличение. У издательства не было подлинного («неподцензурного») текста романа. Набор делали непосредственно по журналу, по мере возможности вводя вставки на месте купюр – с весьма несовершенных, по-видимому, местами неразборчивых копий или даже списков. Вставки набирали курсивом – это выглядело очень эффектно.

История же бродивших по Москве и попавших за границу в столь искаженном виде вставок такова.

При публикации романа в журнале «Москва» Е.С.Булгакова подписала все купюры. Это был совет К.М.Симонова: главное – выпустить роман в свет, в любом виде. Но далее мириться она не желала. Помните: «Моя возлюбленная очень изменилась... похудела и побледнела...» («Мастер и Маргарита»). Теперь изменения произошли в другую сторону: Елена Сергеевна стала собранней и решительней. Может быть, чувствуя, что ей осталось не так уж много. Ее дипломатия, все ходы которой, вероятно, так и останутся неизвестными, становилась все наступательней. И, наконец, произошло то, что никому, кроме нее, не удалось бы: в самый короткий срок после выхода в свет журнальной публикации, до конца того же 1967 года, она добилась разрешения опубликовать роман полностью – за границей.

В своих заявлениях подчеркивала, что сокращения в романе произведены редакцией журнала. (Как будто не знала, что за редакцией журнала стоит Главлит.) Что эти сокращения совсем невелики, всего 35 машинописных страниц. (И прилагала текст купюр, намеренно-экономно перепечатанных через один интервал.) Уверяла, что купюры носят отнюдь не цензурный, отнюдь не «идеологический» характер, а были вызваны исключительно необходимостью «выгадать место для публикации другого произведения». К.М.Симонов очень помогал ей, и в октябре 1967 года в ЦК КПСС проследовало письмо из Союза писетелей, за двумя подписями: одного из секретарей Союза писателей (для пышности) и – члена «Комиссии по литературному наследию Михаила Булгакова» С.Ляндреса. Движущим лицом здесь был, разумеется, Ляндрес, помощник Симонова.

«В настоящее время, – говорилось в письме, – в акционерное общество ”Международная книга” обратился итальянский издатель Д.Эйнауди с просьбой заключить с ним соглашение на право печатания полного текста романа ”Мастер и Маргарита”. ”Международная книга” заинтересована в реализации этого предложения. Со своей стороны мы считаем возможным поддержать намерения ”Международной книги”, так как при этом случае мы сможем избежать попыток фальсификации наследия Михаила Булгакова. Такой случай уже имел место в свое время в связи с изданием за рубежом романа Михаила Булгакова ”Белая гвардия”, куда произвольно была вписана не существовавшая третья часть романа». (Последний аргумент, явно принадлежащий Елене Сергеевне, свидетельствует, что она участвовала в составлении письма.)

«По сложившейся практике, – продолжали представители Союза писателей, – Главлит разрешает пересылку рукописей за границу в том виде, в котором произведение напечатано в СССР. Мы обращаемся к Вам с просьбой дать указание Главлиту завизировать те страницы романа, которые не вышли при печатании его в журнале ”Москва”».

В ноябре в акционерное общество «Международная книга» поступило письмо из правления Союза писателей: «Направляется 35 страниц машинописного текста с купюрами, сделанными редакцией журнала ”Москва” при публикации романа Михаила Булгакова ”Мастер и Маргарита”. Указанные страницы разрешены к вывозу Главлитом за № 98 от 15 ноября 1967 г. Оригиналы купюр с разрешительным штампом Главного управления по охране тайн и печати при Совете Министров СССР (именно так длинно называлась цензура. – Л.Я.) хранятся в Спецчасти секретариата правления Союза писателей СССР».

И 20 ноября того же года Е.С.Булгакова получила в «Международной книге» расписку: «Получены от Е.С.Булгаковой купюры из произведения М.А.Булгакова ”Мастер и Маргарита” в количестве 35 страниц машинописного текста через 1 интервал». 

Заручившись разрешением Главлита, она уже не опасалась распространять машинописные вставки-купюры и теперь дарила книжки журнала не иначе как вспухшими от вклеек. То же делали ее друзья. И остается только удивляться, что издательству «Посев» так и не удалось заполучить оригинал или добротную копию этих вставок.

Как я уже сказала, в «Посеве» роман набирали по книжке журнала, невольно втягивая искажения и огрехи. Искажений в журнале, не в пример купюрам, было немного. Но они были, и в издание «Посева» вошли все.

Например. В реплике Маргариты: «Я хочу, чтобы мне сейчас же, сию секунду, вернули моего любовника, мастера», – в журнале «Москва» целомудренно заменили слово «любовника» словом «возлюбленного»; в «Посеве», разумеется, тоже...

Другой пример: эпиграф. Этот эпиграф из «Фауста» Гете («...так кто ж ты, наконец? – Я – часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо») Булгаков предпослал всему роману;  и в рукописи автора и в редакции Е.С.Булгаковой эпиграф расположен непосредственно после заглавия романа. В журнале, по недосмотру редакции, он стал эпиграфом только к первой части романа; то же повторил и «Посев».

К ошибкам, втянутым из журнала, добавились искажения во вставках. Правда, эти искажения коснулись в основном не крупных купюр (их копировали более внимательно), а малых, в одну-две строки, ближе к концу романа – то есть там, где находилась утраченная строка о красном вине Пилата...

Пример:

«Сейчас придет гроза, последняя гроза, – говорит Воланд в главе 29-й, – она довершит все, что нужно довершить, и мы тронемся в путь». Так в булгаковском оригинале; так в редакции Е.С.Булгаковой.

А в издании «Посева» иначе: «она завершит все, что еще должно быть завершено...»

Иногда это целый диалог:

«– Зачем вы меня тревожите, Азазелло? – спросила Маргарита. – Как-нибудь!

– Что вы, что вы! – вскричал Азазелло. – Я и в мыслях не имел вас тревожить. Я и сам говорю – как-нибудь». (Редакция Е.С.Булгаковой, соответствующая подлиннику.)

В издании «Посева» обе реплики удлинены:

«Как-нибудь проживем!» – говорит Маргарита во Франкфурте-на-Майне. И тамошний Азазазелло вторит ей, пренебрегая булгаковским текстом: «Как-нибудь все устроится, и я так думаю!»

Далее. «Прощайтесь с подвалом, прощайтесь скорее», – говорит Азазелло в романе Булгакова.

«Прощайтесь, прощайтесь скорей с вашим подвальчиком», – высказывается он в «Посеве».

Или это: «– А, понимаю, – сказал мастер, озираясь, – вы нас убили, мы мертвы. Ах, как это умно! Как это вовремя!»

В «Посеве»: «Как раз вовремя!»

Еще: «Я тут пока лежал, знаете ли, очень многое понял», – говорит Иван явившемуся попрощаться, уже потустороннему мастеру.

В «Посеве» он выражается несколько иначе: «Знаете, пока я лежал здесь, мне многое стало ясно».

Существенно пострадала концовка 31-й главы.

«...Но нет уже давно и самого города, который ушел в землю и оставил по себе только туман...» Это булгаковский текст с его неповторимой мелодией. Признаюсь: «по себе» смутило Елену Сергеевну и в ее редакции заменено так: «за собою»; в подготовленной мною редакции сохранено булгаковское: «по себе». Разумеется, здесь возможен спор...

Но вот что выдал «Посев»: «...Но нет давно уже и самого города. Он как сквозь землю провалился, – остались лишь туман и дым...» Это ведь вообще не Булгаков. Совсем другое разрешение главы...

Еще пример. В конце 32-й главы строки, знакомые читателю наизусть:

«– Слушай беззвучие, – говорила Маргарита мастеру, и песок шуршал под ее босыми ногами, – слушай и наслаждайся тем, чего тебе не давали в жизни, – тишиной».

В издании «Посева» это озвучили так: «...и наслаждайся тем, что не дано тебе было в жизни, – покоем». (Булгаковское слово тишина поместили тут же в квадратных скобках – как принадлежащую журналу «Москва» отсебятину.) Нелепая и унизительная замена. Ведь в романе «Мастер и Маргарита» слово покой – горестный синоним смерти...

И, наконец, прелюбопытнейшая «поправка» в другом месте романа – в главе 5-й.

В подлиннике:

«– Ты видел, что он в подштанниках? – холодно спрашивал пират.

– Да ведь, Арчибальд Арчибальдович, – труся, отвечал швейцар <...>

– Ты видел, что он в подштанниках? – повторял пират.

– Помилуйте, Арчибальд Арчибальдович, – багровея, говорил швейцар...»

Этот фрагмент романа с точки зрения текстолога никаких сомнений не вызывает; в таком виде он сложился уже в предшествующих редакциях главы и, естественно, вошел нетронутым в обе редакции романа, подготовленные Е.С.Булгаковой. Отмечу, что и в журнальной публикации в этом месте нет ни пропусков, ни искажений.

Тем не менее в «Посеве», заключив слово труся – как весьма подозрительное и даже попахивающее советской цензурой – в квадратные скобки, взрезали беззащитное деепричастие надвое и, несколько вольно обойдясь со знаками препинания, выдали следующее:

«– Да ведь, Арчибальд Арчибальдович, – трус я, – отвечал швейцар...»

И, разумеется, не заметили, что сломали ритмическую структуру диалога (дважды жестко повторенная фраза Арчибальда Арчибальдовича и нарастающее: «труся, отвечал швейцар... багровея, говорил швейцар...»), весьма немаловажную  в музыкально организованной прозе Булгакова... 

Вот это издание многоуважаемый профессор Г.А.Лесскис и назвал «редакцией Е.С.Булгаковой» и, апеллируя к мною же опубликованным документам (доверенности М.А.Булгакова на имя Е.С.Булгаковой и его же завещанию в ее пользу), потребовал признать последней волей писателя все, скажем вежливо, промахи издательства «Посев». (Большинство указанных мною разночтений и ляпов приведены в его книге как весьма авторитетные.)

Печальный источник этих заблуждений известен. Советская пропаганда так рьяно доказывала, что все советское очень хорошо, а все западное ужасно плохо, что добилась противоположного. Российское народонаселение свято уверовало, что все, что сделано на западе, не может иметь изъянов, а если и критикуется, то исключительно из зависти или по заказу советской власти. Как истый советский гражданин профессор Лесскис был убежден, что если у текстолога, работающего непосредственно с рукописями покойного писателя, но в России, возникли несовпадения с дилетантской работой, выпущенной на западе, то... правильно: авторитет западного любителя бесспорен! И даже готов поверить, что красное вино Понтия Пилата в романе «Мастер и Маргарита» не было красным, только потому что никогда не видевший рукописей Михаила Булгакова наборщик в городе Франкфурте-на-Майне, по невнимательности, надо думать, потерял строку... 

[1] Предлагаемая глава написана давно; с тех пор вышли и другие объемистые книги, целиком состоящие из таких комментариев: Юрий Некрутенко. Экзегеза. Комментарии к роману Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита». Киев, 2007; Ирина Белобровцева, Светлана Кульюс. Роман М.Булгакова «Мастер и Маргарита». Комментарий. М., 2007; и др. 

[2] См.: М.А.Булгаков. Избр. произв. в 2-х томах, т. 2, с. 734–735; Его же. Собр. соч. в 5 томах, т.5, с. 668; «Записки о Михаиле Булгакове», с. 383–418. См. также в статье: Лидия Яновская. «Как беззаконная комета». – «Новый журнал», Нью-Йорк, 2001, № 223.