АРХЕОЛОГ 

Подошвы гор погружены 
втенисто-пышные сады. 
В спотивной клетчатой рубахе 
на камне юноша сидит. 
Лежат лопаты перед ним 
и черепки 
                от выветренных царств. 
А он на камне все сидит 
и все забытые стихи 
на древнеалом языке 
задумчиво поет. 

Слова мои - 
                  как корневища. 
А мысль - 
                как почвы перегной. 
Как сделать мне, 
чтоб корневище ствол дало 
и кончиками веток зацвело?... 
 




 РАЗДУМЬЕ 

На столе открытый лист бумаги, 
чистый, как нетронутая совесть. 
Что-то запишу я 
                           в памяти моей?... 
Почему-то первыми на ум 
                             идут печали, 
но проходят и уходят беды, 
а в конечном счете остается 
солнце, утверждающее жизнь. 




ДЕНЬ 
 
С утра я целый день стирала, 
а в полдень вышла за порог 
к колодцу за водой. 
От долгого стояния в наклон 
чуть-чуть покалывало поясницу 
и руки от движенья вдоль 
ломило от ладоней до плеча. 

А в улице лежала тишина, 
такая тишина, 
что звук слетающих снежинок 
был слышен гаммой, 
как будто неумелою рукою 
проигрывает малое дитя: 
слетают до и ля 
и звездочками покрывают землю. 

Напротив домики 
в снегурочных снегах стояли, 
и опадающие листья 
казалися 
как полушубки в заячьих мехах. 
И ягоды краснеющей рябины 
одел в чепцы холстиновые 
                                            иней. 

В середине улицы 
косматая собака 
валялась на снегу 
уставив в небо нос. 

Я цепь к ведру веревкой привязала 
и стала медленно 
спускать валек. 

И надо всем стояла тишина. 
1946 



Лежат намятыми плодами 
снега февральские у ног. 
Колоть дрова 
привыкла я: 
топор блестящий занесешь 
над гулким белым чурбаком, 
На пень поставленным ребром. 
       Удар!- 
И звук как от струны. 
Звенит топор о чурбаки, 
и, как литые чугуны, 
звенят поенья, и мороз, 
         и мой топор, 
         и взмах, 
          и вздох. 

Лежат намятыми плодами 
снега февральские у ног, 
и утро с синими следами 
по небу облаком плывет. 
1946




Стояла белая зима,
дыхание снегов 
весну напоминая.
Игольчатый снежок
роняли облака.
И белые поляны разделяя,
река, как нефть,
                           не замерзая,
текла в пологих берегах.




РУССКИЙ ДЕНЬ

И густо снег летел из туч...
И вдруг зари багровый луч
поверхность мглистую задел -
сугроб в тиши зарозовел,
старинным серебром отяжелели
на бурых бревнах
шапки крыш,
и небеса, как васильки, 
вдруг синим цветом зацвели,
и мощные стволы
вздымались из снегов,
пронзая прутьями сучков
оплыв сияющих сосулек.
И восхищенный взор мой ликовал,
и удивлений дивный трепет
чуть-чуть покалывал виски,-
и плакать можжно,
и писать стихи.

Вон крестики сорочьих лап,
как вышивки девичьи на холстах...

И предо мной предстал народ,
рожденный в ярости метелей
и от младенческих мгновений
и до белеющих седин
живущий чуткой красотою.

Храните родину мою!
Ее берез не забывайте,
ее снегов не покидайте.


Из года в год 
     хожу я по земле. 
И за зимой зима 
    проходит под ногами. 
И день за днем гляжу на снег 
и наглядеться не могу снегами... 
     Вот и сейчас 
на черностволье лиц 
снег синий молнией возник. 

О, сердце у людей, живущих здесь, 
должно она любезным быть 
     от этих зим. 
Прозрачным быть оно должно 
и совесть белую, как снег, 
нести в себе. 

Шел белый снег 
на белые поляны. 
И молнии мерцали на ветвях... 


АНКА 

От весны до осени 
выгоняла Анка 
птиц на просеки - 
возле речки голубой. 

А лицо у Аннушки в веснушках. 
И косица как фасолевый ус. 
И глаза у ней, как синие синицы, 
округлясь, разглядывают мир. 

А вожак гусиной стаи, 
белый, чинный, 
глюв горбом, 
шею вытянет копьем, 
глаз на солнышко скосит 
и гусям, стоящим чинно, 
что-то с гоготом и длинно 
в упоенье говорит. 

И девчонка с хворостинкой, 
в серой кофте, босиком, 
на гусиное семейство 
с восхищением глядит. 

Пух над речкою летит. 
На осоке пух сидит. 


МУЗЫКА 

Было скрипачу семнадцать весен. 
И, касаясь воздуха смычком, 
юноша дорогой струн 
выводил весну 
навстречу людям. 
И была весна изумлена, 
что пред нею - 
тоненькой и ломкой - 
люди, умудренные делами, 
затаив дыхание, сидят, 
что глаза у них 
от звуков потеплели, 
губы стали ярче и добрей 
и большие руки на коленях, 
словно думы, 
в тишине лежат. 


Девчонки деревенские 
мне рисунок 
послали на оберточной бумаге,- 
и утверждался на листе, 
как солнце палевое, Пушкин. 
Из глин цветных 
так вылепляет русский 
своих славян-богатырей. 
Их красит огненною охрой 
и золотит одежды их, 
потом внутри жилищ своих 
их на комод старинный ставит. 
И Пушкин в пестряди цветной 
жил как герой старинной сказки...