И когда я от долгой дороги 
присела на камень, 
положив на пенек 
карандаш и бумагу, 
я увидела город фиалок. 

Вздымали стебли, словно сваи, 
над мхом резные терема 
с одним окошком посредине, 
и ярко-жедтая кайма 
легла лучом вокруг окна 
на фиолетовых стенах, 
стелясь округлыми коврами...

Я очень хотела 
иметь кольцо,
но мало на перстень металла,
тогда я бураны,
снега и метель
решила расплавить
в весенний ручей
и выковать обруч кольца из ручья,-
кусок бирюзовой
московской весны
я вставила камнем в кольцо.
В нем синее небо
и дно голубое,
от мраморных зданий 
туманы скользят.
Огни светофора
цветными лучами
прорезали площадь
в глубинные грани,
и ветви деревьев
от множества галок,
как пальмы резные,
средь сквера стоят.
Спаяла кольцо я,
надела я перстень,
надела, а снять не хочу.

Утверждаются на земле
любовь и камень.
Люди делают из мрамора
                                           вещи,
изображая в камне себя,
сохраняя в форме
движения сердца.
Камень - это стоящее время,
а любовь - мгновение сердца,
время в камне.

Берестяные поля -
белые березы.
Мглисто в серых небесах.
На березовых сучках
птички красные сидят.

Люди, 
         а люди! 
Знаете ли вы 
русскую песню, 
когда сердце ее 
облегла тоска 
и бытья бесконечная степь 
изрезана дорогами неудач? 
И в грусти несказанной, 
           неизмеренной, 
неисхоженной, 
сидит русский 
и поет свою песню... 

Но  если душа твоя 
с птичий носок, 
а мысли твои 
с вершок, 
если жизнь 
как нора ужа - 
не видать тебе 
песни лица. 

А видели ли вы, 
когда гневы идут 
по сердцу ее? 
В шлемах свинцовых, 
в сапогах, в подковах, 
на железных конях, 
в ременных крестах 
несут гневы 
русские кары 
в стальном штыке, 
в большом кулаке, 
в меткой пуле, 
в заряженном дуле. 
Идут гневы русские 
без дорог проторенных, 
без тропинок сеченых 
по степям душ наших. 

Но если душа твоя 
с птичий носок, 
а мысли твои с вершок, 
если жизнь как нора ужа - 
не видать тебе 
песни лица. 

А восхищались ли вы, 
когда русской песне 
море по колено? 

...запоет гармонь, 
я взмахну платком, 
небеса в глазах 
голубым мотком. 
А народ кругом 
на меня глядит. 
Голова моя 
серебром блестит. 

Как и все, 
мы пошли в кишлак - 
обменятьостатки вещей 
на пищу. 
И лежала пыль 
на одеждах наших... 
Но ничего не сумели сменять мы. 

Хозяин-старик пригласил нас 
пройти и сесть. 
Мы пыль отряхнули 
и вымыли руки - 
и сели за яства. 
И глыбой мрамора лежало 
в пиале солнечной 
овечье молоко, 
урюк и яблоки дышали, 
орехи грецкие трещали 
лепешки пресные 
разламывал хозяин в угощение, 
и пряно пахло 
фруктами из сада 
и медной утварью 
осыпанной листвы. 

Да присохнет язык к гортани 
у отрицающих восточное гостеприимство! 

Сидела я на каменных ступенях - 
и олеандра 
дугою изогнула стебель 
на фоне грецкого ореха, 
лист у которого 
                      так пряно-вкусно пахнет. 
Кругом цвели обильные цветы. 
Полутеней, оттенков и теней 
здесь не имеют яркие венцы, 
и день кончается без тени, 
и не суметничают здесь. 

Тверской бульвар 
в день зимний, снежный 
стоит перело мной 
у раскаленных гор, 
средь выжженных песков 
и глиняных ущелий,- 
все белый снег 
да искристый мороз... 
Мне травы тонкие на стеклах, 
взращенные морозом изо льда, 
приятнее для глаз 
и сердцу ближе, 
чем настоящие цветы 
в тропических жарах. 
Ах! Север, север. 
Здесь пряно, 
пыльно, 
душно, 
от пестроты и яркости 
болят глаза. 
И так тоскливо - 
по большим снегам,- 
хоть горсточку бы 
русского снежку 
с московских улиц 
вьюга принесла.