ЧАША В СКВЕРЕ 

Меж стволов березовых у сквера 
возвышалась мраморная чаша; 
листья виноградные из камня 
чаши основанье обвивали. 
И девчонка в ватной душегрейке, 
в яркой, как зарницы, юбке, 
протирала тряпкою холщовой 
каменные гроздья по бокам. 
Мрамор для нее - 
                           не камень бессердечный. 
Девушка фасады лицевала 
мрамором на Ленинских горах. 
И еще в свои семнадцать весен 
наблюдала изморозь на окнах 
и рисунки трав на огородах, 
острых елей тонкие черты. 
И сейчас, рассматривая чашу, 
вдруг вплетенный в мраморные стебли 
Цвет укропа каменный находит, 
высеченный четко и красиво. 
Рос укроп на огородах буйно; 
раньше ей и в мысль не приходило, 
чтобы будничный укроп на грубом камне 
восхищал людей 
                           тончайшею резьбою. 
Так, смывая пыль на высечках и гранях 
и разглядывая каменные травы, 
для себя она негаданно постигла 
единенье жизни и искусства. 
Прошлогодний лист из чаши выметает 
и водою наливает чашу, 
и от влаги оживает мрамор 
и сквозит прожилками из недр. 

И с обветренными девушка руками, 
в ссадинах от ветра и воды, 
в алой юбке, 
                  пред зарей вечерней, 
с легкими, как пламень, волосами 
и с глазами, полными раздумья, 
тихо перед вазою стоит, 
вытирая пальцы о холстину. 

И в такой вот час и возникает 
светлое желанье стать ученым 
или зодчим, мудрым и суровым, 
чтобы все, что видишь, все, что понял, 
от себя народу передать. 

МЫСЛИ 

Шла по Пушкинскому скверу,- 
вокруг каждая травинка цвела. 
Увидала юношу и девушку - 
в юности лица у людей бывают 
как цветы, 
и каждое поколение 
ощущает юность свою 
как новость... 

ДНЕВНОЕ КИНО В БУДНИ

Перед началом сеанса -
                                      инрали скрипки.
И абажуры на блестящих ножках
                             алели изнутри,
                             как горные тюльпаны.
Старушки чопорно под абажурами сидели
и кушали халву по дедовской старинке -
чуть отодвинув пальчик от руки.
И на груди у них желтели кружева
и бантики из лент,
что отмерцали на земле.
А девушки без рюшей и без кружев,
лишь с ободками нежных крепдешинов
                           вкруг смуглых шей,
чуть набок голову склонив
и глаз кокетливо скосив,
мороженое
в вафельных стаканах
откусывали крупными кусками
и, не жуя, глотали льдистые куски.
А скрипки все тихонечко играли,
и люди молча отдыхали,
и красные тюльпаны зажигали
                         по залу 
                                     венчики огней.
И толстый кот 
ходил между рядами,
поставив знаком восклицанья
пышный хвост.

ПОД МОСКВОЙ

Сердитоглазые официантки,
роняя колкие слова,
подавали кушанья
на красно-желтых подносах
желающим пить и есть.
Ощущались медвежьи аппетиты
у сезонников за столом,
большеруких
и груболицых.
Много ездили,
много видели,
города построили для людей,-
барахла не нажили,
да ума
прибавили.
Идут по жизни мужики,
одаряя встречных-поперечных
жемчугами русской речи
от щедрот немереной души.

Пил высокий, чернобровый,
плечи как сажень,
галстук новый,
пиджак новый,
при часах ремень.
А другой был ростом ниже,
но в кости широк
и,как всякий лесоруб,
красен на лицо.
На щеках - ветров ожог,
на висках - зимы налет.
А старушка-выпивушка
у стола сидит
и умильно и сердечно
на друзей глядит.
В кружке с пивом у нее
огоньки горят,
а на беленьком платочке
пятаки лежат.

И на окнах занавески
вышиты руками -
белой ниткой по батисту
льдистыми цветами...

А кругом народ ядреный
утверждает жизнь -
щи с бараниной хлебает,
смачно пивом запивает,
белым хлебом заедает.

Как мне писать мои стихи? 
бумаги лист так мал. 
А судьбы разрослись 
в надширие небес. 
Как уместить на четвертушке небо? 

Между двух гор 
ставили дом машины. 
Стояли женщины 
на строящихся стенах, 
и клали кирпичи, 
и возвышали цех 

Склонялся час к шести, 
и медленно кирпичный брус 
сошел с ладони, 
движеньем затихающим 
оканчивая день. 

И ослабели сухожилья, 
натянутые в локтевых изгибах, 
звенящие от подниманья бревен, 
от напряженья сдвинутых вещей, 

И отделились руки от труда, 
и матерьялы встали по местам, 
и принял звук работ 
обличие предметов.

Меня венцами не прельстишь- 
венцы у королей, 
а я копаю у корней, 
что кормят всяких королей... 

А я копала в старину, 
копаю и сейчас. 
И буду почву рассекать, 
куда народ свергает знать, 
когда наступит на мозоль 
неповоротливый король. 

Лопата я 
и тем горда, 
и мной хозяин горд. 
Я полпланеты на зубок 
в труде перебрала. 
О! Знаю я и что и как, 
на чем лежит земля. 
Но лучше всех 
идти домой 
с хозяином вдвоем: 
я на плече его лежу.