Доктор, муха!

Мне влетела муха в правое ухо, а вылетела из левого. Такие события надолго выбивают из колеи. Если б в нос влетела, а вылетела через рот, я бы понял, есть, говорят, такая щель. А вот через глаз она бы не пролезла, хотя дорога существует, мне сообщили знающие люди. Приятель говорит - сходи к врачу. На кой мне врач, вот если б не вылетела, а так - инцидент исчерпан. Хотя, конечно, странное дело. "Ничего странного, - говорит мой другой приятель, вернее, сосед, мы с ним тридцать лет квартирами меняемся и все решиться не можем, - есть, говорит, такая труба, из уха в глотку, там пересадка на другую сторону и можно понемногу выбраться, никакого чуда. И мухи злые нынче, ишь, разлетались..." Но эта особенная, представляете, страх какой, она словно новый Колумб, он по свежему воздуху ехал, а она в душной темноте, где и крыльев-то не применишь, только ползти... как тот старик-китаец, который пробирался к небожителям в рай по каменистому лазу, только китаец мог такое преодолеть, только он. Муха не китаец, но тоже особенная - чтобы во мне ползти, надо обладать большим мужеством... И в конце концов видит - свет! Вспорхнула и вылетела, смотрит - я позади. А мы двадцать лет решиться не можем... или тридцать? не помню уже... Стыдно. Верно, но я все равно не стыжусь, я не муха и не Колумб, чтобы туда - сюда... легкомысленная тварь, а если б не вылетела? Тогда уж точно к врачу. И что я ему скажу? Мне в ухо, видите ли, влетела муха?.. Нет, нельзя, подумает, что стихи сочиняю: ухо-муха... Надо по-другому: доктор, мне муха забралась в ушной проход... В этом что-то неприличное есть. Лучше уж крикнуть: доктор, муха! - и показать, как она летит, крылышками машет - и влетает, влетает... Тогда он меня к другому врачу - "вы на учете или не на учете еще?.." Не пойду, я их знаю, ничего не скажу, пусть себе влетает, вылетает, летит, куда хочет, у нас свобода для мух...

Все-таки мужественное создание, чем не новый Колумб! Да что Колумб... Китаец может, а муха - это удивительно . Как представлю - влетает... ужас!

- А может все-таки не вылетела, ты обязательно сходи, проверься, - говорит третий приятель, вернее, враг, ждет моей погибели, я зна-а-ю.

- Ну, уж нет, - говорю, - на кой мне врач, вот если бы влете-е-ла...

Крым

Когда мне было тридцать, я впервые попал в Крым. Другие, знакомые мои, часто ездили, рассказывали, как там, а у меня времени было мало. Я работал изо всех сил, особенно летом - в лаборатории тихо, прохладно, места много, приборы свободны - твори, дерзай, или как там сказал поэт, не помню, я поэтов с детства не читал. Приезжали сотрудники, загорелые, усталые, веселые, и рассказывали, что за чудесная земля - Крым, а я им не верил... нет, верил, но мне и здесь хорошо, да и времени нет.

И вот, наконец, я развелся, и оказалось - времени-то уйма, и работать летом не обязательно. "Едем" - говорит приятель, он там дважды в год, весной смотрит, как все цветет, осенью - как зреют плоды, а иногда и зимой успечает отдохнуть. Что ж, едем, говорю - действительно, оказывается времени много, в лаборатории сыро и темно, и творить я устал, а Крым, говорят, чудесная земля.

Оказывается, всего одна ночь. Я вышел из поезда, ранее утро, не особенно тепло, даже прохладно, во всяком случае, ничего удивительного со стороны температуры, и у нас так бывает по утрам, но воздух... Нет, запах, конечно, запах - это совсем другой мир, вдыхаешь без конца и не устаешь...

Мы долго ходили, искали подходящее жилье, приятель знал в этом толк, а я молчал, смотрел по сторонам. Поселок низенький, грязный, везде канавы, мусор, на дороге в пыли лежат собаки, отдыхают от жары... кухоньки, в крошечных садиках на грядках кое-какая зелень натыкана, и, представьте - растет!.. заборы перекошены, везде хибары, хибарки, хибарочки, отовсюду голые ноги торчат, очки, носы... движение, беготня - собираются к морю... Кругом невысокие холмы, песок, пыль, камень, дальше - повыше, одна вершина, поросшая зеленым лесом, рядом скалистый утес, и еще, и в море круто обрывается вся гряда. Солнце начало уже припекать, но удивительно приятно, я хотел, чтобы оно меня насквозь пропекло, чтобы я стал как этот камень, песок, пыль - сухим, горячим... А воздух - он другой, у нас тоже чистый воздух есть, но здесь он еще простором пахнет, как на краю земли. Это и есть край, ведь дальше только море. И все страшно беззаботно кругом, здесь дел никаких быть не может, творить невозможно, зато можно почти не есть.

Наконец, мы нашли дом, он стоял на высоте, над морем. Внизу, еще ближе к воде, тоже поселок, но нет такого простора, приятель говорит - здесь лучшее место. Мы бросили вещи и пошли на берег. Там кучами лежали тела, мне это сразу не понравилось, я говорю - давай, отойдем. Мы шли довольно долго вдоль воды, людей становилось все меньше, и здесь сели на песок. Море оказалось выше головы, горизонт поднялся, изогнулся... Я дышал. Так мы сидели часа два или три, потом приятель говорит - неплохо бы поесть, а завтра начнем купаться. Мы прошли еще дальше, начались рощицы с кривыми деревцами, которые торчали из камней, здесь уже не было никого. Постояли, море начало плескаться - поднялся ветерок. Здесь нельзя жить постоянно, я подумал, также как в раю...

Мы нашли кафе - длинный сарай, железный, голубого цвета, там был суп, второе, творог и компот, народу мало - все еще греются. Мы поели, и я захотел спать, ужасно, неодолимо, мне стыдно было признаться, потому что еще утро.

- Неплохо бы отдохнуть, - говорит приятель, - первый день всегда так, я этого воздуха не выдерживаю.

Вернулись на квартиру, легли, он сразу заснул, а я подошел к окну. Вижу - все как золотом облито, сверкает вода, по краям картины темные горы, и все вечно так, вечно, было и будет здесь... Потом я лег и заснул - до вечера. Приятель несколько раз уходил, приходил, а я все спал. Так я приехал в Крым.

Что делать...

Я много лет не был в тех местах, где родился, и вот недавно собрался и приехал. Меня вовсе сюда не тянуло. Все время новые события, на что-то надеешься впереди... Да и от того робкого мальчика во мне ничего не осталось. Он гулял в тех забытых мной местах. Столько, знаете, всего каждый день, ведь производство. Это жизнь. А прошлое... если не помнишь, то и нет его. И того мальчика уже нет, и место это я забыл, не вспоминал, вот и не ездил. Но тут получилось так по работе, что надо поехать. Я заспорил почему-то - все мне да мне, хотя обычно ни слова. Но чувствую, ехать надо. Вот и приехал. Ну, что я скажу... Стоит дом, стоит, действительно, я здесь жил, и площадка перед домом такая же, только заросла гуще кустами, и даже дерево появилось, новое, лет тридцати... песочек для детишек, какие-то газончики... а дорогу заасфальтировали грубо, залезли на траву, как всегда у нас... Забор напротив снесли, зачем... домишки одноэтажные, они ведь требуют, чтобы заборчик, клочок земли под окнами, а тут словно голые... Стройка рядом, министерство какое-то, надвигается на эти несколько домишек, но пока они целы. Наш все такой же, желтый, грязный... но я не о том. Я стоял и думал. Нет, ни о чем не думал, просто хотел понять. Ведь это я, здесь, совсем мальчиком, в самом начале... Странно. Просто не может быть. А воздух все тот же. Железка рядом - углем, рельсами пахнет, и влагой, ведь море! я забыл, море за углом... Вот здесь я стоял. Скамейки не было. И куст, кажется, стал пониже, хотя, конечно, вырос. А в остальном все также. Но чувство такое, будто ужасное произошло событие - был я, и пропал. Как в песок затянуло - и нет следа. А дом, кусты, и этот запах - как ни в чем не бывало. Им наплевать, что не стало меня... Домик напротив тогда строили, стружки желтые, мы с ними играли. Нет, это был не я. Но что-то тянется оттуда. А дальше? - жизнь растворилась в пространстве. Уехал, переехал... - не в том дело, дальше она растворилась. Как в воду камень - сначала круги, что-то произошло ведь, а потом тишина. Это я на дно канул. А здесь сохранилось нечто, вопреки материализму, и, главное, без моего участия. Бывает, сажаешь зелень всякую, цветы, поливаешь их, даешь того-этого - и все равно они кое-как растут, а тут же рядом из камней лезет росток, пробивается, никто ему ничего, а он живет. Так и здесь. Меня не умиляет, может, даже ужасает, как здесь что-то могло остаться. Лучше бы я не знал...

Потом я в новый район отправился, дела, обычная жизнь у них, всем на все наплевать. Как устроили себе, так и живем. До вечера промотался, ночью самолет, вот и все, даже толком поесть не успел. Та улица? Я больше туда не ходил. Там в одном месте трава была, мягкая, густая, я помню, лежал когда-то. Положили плиты, бетонные, одну на другую, и давно лежат, видно, с осени. ТАК ТРАВА ИЗ-ПОД ЭТИХ ПЛИТ, КОЕ-КАК... Я посмотрел - отвернулся. Ну, что сделаешь, не может все быть так, как было, не может. Это жизнь прошла, а ты - трава... Я сюда не стремился, так получилось. Попросили - приехал. И стройка эта... ну, зачем... Хоть бы сразу снесли, в один день, а то будут отрывать по куску, от живого... Крутишься целыми днями, все дела... А тут случайно совершенно прилетел, смотрю - дом, площадка перед окнами, трава... Завтра к девяти, как всегда. Что делать... Зажмуриться осталось - и дальше бежать, пробиваться... что делать...

Такая собака

К нам ходит такая собака - толстая, белая, морда поросячья, а глаза китайские. Она шлепает, переваливается, от дерева к дереву, и каждое поливает толстой шумной струей, у нее хватает на все деревья, что выстроились вдоль дорожки от нашего дома до девятого. Потом она ковыляет обратно и поливает деревья с другой стороны, добирается до угла нашего дома, поливает камень, большой булыжник, когда фундамент закладывали, вытащили, да так и оставили, польет его и исчезает. Я думаю, она живет в домах, что по ту сторону оврага. Там нет деревьев - новая застройка, не успели посадить, и вот собака перебирается через овраг к нам. Это ей нелегко дается, при таком телосложении, но, видно, очень нужно - здесьдеревья, она делает дела и гуляет. Если это будет продолжаться, деревья могут засохнуть, им не нужно столько солей... Какая-то особенная порода, если б это был человек, его считали бы дебилом. У нас есть такой идиот в доме напротив - толстый, белый, глаза китайские, ручки коротенькие, лицо широкое, плоское - и нос пятачком, как у этой собаки. Может бывают идиоты среди собак? Об этом знают только сами собаки. Я вижу, они обходят эту стороной, то ли запах особый, то ли голос... Голос, действительно, странный, она не лает, не визжит и не воет, как некоторые по ночам, у нее какой-то хриплый возглас вырывается, словно прокашливается перед важным сообщением, горло прочищает... Она хмыкает многозначительно и продвигается вдоль правого ряда деревьев по аллейке, ведущей к девятому, стволов там восемь штук, затем поворачивает обратно, шлепает вдоль другого ряда...

Я стою у дома и смотрю, как она сначала удаляется, потом приближается... она продвигается и поливает все деревья, не пропуская ни одного, доходит до угла нашего дома, не забывает про свой камень - и скрывается. Я выглядываю, чтобы убедиться - она с той стороны, откуда же еще, но ее уже нет. Странно, трава здесь невысокая, кустов нет, а до оврага добраться, с ее-то ногами, не так просто... А в повадках что-то смущающее, какая-то непреклонность в движениях, пусть неуклюжих, она знает, что хочет, ей цель ясна до последнего клочка шерсти, или еще чего-то, ценного для собак. Так двигался летчик-испытатель, который вырвал мне верхний коренной зуб. Тогда он уже не был летчиком, попал в катастрофу, его уволили, он проучился два года в училище, зубопротезном, какие протезы он делал, не знаю, но зубы выдирал именно так: мельком заглянет в рот - "ага, этот!" - и тут же отходит, после катастрофы нога короче, передвигается неуклюже и неуклонно, как эта собака. Вернее, теперь, глядя на собаку, я вижу того неуклюжего техника, испытателя... Он отходит, берет не глядя со столика какие-то клещи, я уверен, не те, и тут же, не задумываясь, возвращается, протягивает руку, на лице ни сомнения, ни мысли... Я даже рта не закрыл, чтобы снова открыть, и духом не собрался, как клещи уже во рту, быстро и ловко что-то зацепили и моментально хрястнуло, обожгло болью, но уже все, все позади, он сильно так и ловко крутанул, сила у него была, дай Боже всякому, а клещи наверняка не те. Вот с подобной неуклонностью... Я смотрю - движения те же, и снова эта собака скрывается за углом. Я туда, а ее и след простыл. Ну, не могла добраться до оврага, просто не могла! Движения совсем не быстрые, но какие-то неуклонные, быстрота бессмысленна, если перед действием остановка, главное, чтобы остановки никакой - шел и сделал, протянул руку и вырвал... или вырезал, вырезал тут же... как хирург с густыми усами, старик, вырезал мне гланды лет тридцать тому назад. Сначала уколол глубоко в горле длинной иглой, в первый момент больно, потом только хруст... отложил шприц и не глядя хватает ножницы с длинной волосяной петлей, сует в рот, даже не сказал, что главный момент, не предупредил, не промычал как на обходе - заглянет в горло, промычит, значит у тебя там помойка... а он, ничего не сказав, хотя домашний друг, папин приятель, хватает петлю и в темном и узком пространстве затягивает ее, душит мои гланды - и хруст... И собака исчезает за углом. Я тут же высовываюсь - нигде нет, с ее поросячьим носом, узкими китайскими глазами... Такие я видел... у одной женщины, подавальщицы в столовой. Она толстая, белая, видно, очень плотная, даже твердая, наклоняется протереть клеенку, грудь пости вываливается на стол и все-таки удерживается, глазами она косит на нас, студентов... сытая, конечно... а мы только ждем, когда она вытрет лужи, уберет пустую корзинку из-под хлеба, принесет другую, полную мягких кусков, и тогда, не обращая на нее внимания, будем есть хлеб, запивать компотом... У нее родители китайцы, наполовину, кажется, и такие вот глаза, и вся толстая, белая, как эта собака, или даже еще толще. Она наклоняется, грудь... И собака скрывается за углом. Я бегу, смотрю - ее нет нигде."