В СТАРОМ ДОМЕ НА АРБАТЕ 
Песня 

В старом доме на Арбате, 
Где за сердце сердцем платят, 
Где встречают не по платью - 
По душе, 
В старом доме на Арбате 
Мы повстречалися, приятель, 
Где веселье и хозяйка хороши. 
              Веселая девчонка, 
              Милая девчонка, 
              Хорошая девчонка, - 
Не вру. 
Так пьем за юность тонкую, 
Так пьем за радость звонкую, 
За рыжую девчонку, 
Друг! 
И когда года по свету 
Раскидают нас, как ветер, 
И ни друга, ни привета не найти, 
Вспомни домик на Арбате, 
Где встречались мы, приятель, 
Вспомни домик на Арбате 
И свисти: 
               Веселая девчонка, 
               Милая девчонка, 
               Хорошая девчонка, - 
Не вру. 
Так пьем за радость звонкую, 
Так пьем за юность тонкую, 
За рыжую девчонку, 
Друг! 
1937 

Вернуться к оглавлению


ХОЛОДИНА 
Песня

Холодина синяя на дворе, 
Даже окна в инее в январе, 
Даже снег иначе стал 
                                   заметать. 
Нам бы надо начисто поболтать. 
Тут и так накурено. 
- Не кури! 
Что пришел нахмуренный? 
- Не кори. 
Никакой причины тут не сыскать, 
Просто беспричинная тоска. 
Просто стали скучными 
                                       вечера, 
Просто было прежнее 
Лишь вчера. 
Грусть прогнать пора мою, 
Вышел срок, 
Посмотри - за рамою 
                                  вечерок. 
Детвора с салазками 
Занялась. 
Ты чего неласково 
                        приняла? 
Что пришел непрошеный, 
         Не кори! 
Ничего, хороший мой, 
Закури. 
1937

Вернуться к оглавлению


ПОЭТУ 

Эта ночь раскидала огни, 
Неожиданная, как беда. 
Так ли падает птица вниз, 
крылья острые раскидав. 
Эта полночь сведет с ума, 
Перепутает дни - и прочь. 
Из Норвегии шел туман. 
Злая ночь. Балтийская ночь. 
Ты лежал на сыром песке, 
Как надежду обняв песок. 
То ль рубин горит на виске, 
То ль рябиной зацвел висок. 
Ах, на сколько тревожных лет 
Горечь эту я сберегу! 
Злою ночью лежал поэт 
На пустом, как тоска, берегу. 
Ночью встанешь. И вновь и вновь 
Запеваешь песенку ту же: 
"Ах, ты ночь, ты моя любовь, 
Что ты злою бедою кружишь?" 
Есть на свете город Каир, 
Он ночами мне часто снится, 
Как стихи прямые твои, 
Как косые её ресницы. 
Но хрипя отвечает тень: 
"Прекрати. Перестань. Не надо. 
В мире ночь. В мире будет день. 
И весна - за снега награда. 
Мир огромен. Снега косы. 
Людям - слово, а травам - шелест. 
Сын ты этой земли иль не сын? 
Сын ты этой земли иль пришелец? 
Выходи. Колобродь. Атамань. 
Травы дрогнут. Дороги заждались вождя... 
"...Но ты слишком долго вдыхал болотный 
                                                          туман. 
Ты верить не хочешь во что-нибудь, кроме дождя". 
1937

Вернуться к оглавлению

  
Мы сами не заметили, как сразу 
Сукном армейским начинался год, 
Как на лету обугливалась фраза 
И черствая романтика работ. 
Когда кончается твое искусство, 
Романтики падучая звезда, 
По всем канонам письменно и устно 
Тебе тоскою принято воздать. 
Еще и строчки пахнут сукровицей, 
Еще и вдохновляться нам дано. 
Еще ночами нам, как прежде, снится 
До осязанья явное Оно. 
И пафос дней, не ведавших причалов, 
Когда еще не выдумав судьбы, 
Мы сами, не распутавшись в началах, 
Вершили скоротечные суды! 
1937 

Вернуться к оглавлению


ВСТУПЛЕНИЕ К ПОЭМЕ "ЩОРС" 

Я открываю окна в полночь. 
И, полнясь древней синевой 
И четкостью граненой полнясь, 
Ночь проплывает предо мной. 
Она плывет к своим причалам, 
Тиха, как спрятанный заряд, 
Туда, где флаги раскачала 
Неповторимая заря. 
Я слушаю далекий грохот, 
Подпочвенный, неясный гуд, 
Там подымается эпоха, 
И я патроны берегу. 
Я крепко берегу их к бою, 
Так дай мне мужество в боях. 
Ведь если бой, то я с тобою, 
Эпоха громная моя. 
Я дни, отплавленные в строки, 
Твоим началам отдаю. 
Когда ты шла, ломая сроки, 
С винтовкою на белый юг. 
Я снова отдаю их прозе, 
Как потрясающие те - 
В несокрушающих морозах\ 
И в сокрушающей мечте. 
Как те, что по дороге ржавой 
В крови, во вшах, в тоске утрат, 
Вели к оскаленной Варшаве 
Полки, одетые в ветра. 
Прости ж мне фрондерства замашку, 
И все, что спутал я, прости! 
Ведь все равно дороги наши 
Пустым словам не развести. 
Так пусть же в горечь и в награду 
Потомки скажут про меня: 
"Он жил, он думал, часто падал. 
Но веку он не изменял". 
1937 

Вернуться к оглавлению


Девушка плакала оттого,
Что много лет назад
Мне было только шестнадцать лет
И она не знала меня.
А я смотрел, как горит на свету
Маленькая слеза,
Вот она дрогнет и упадет,
И мы забудем ее.
Но так же по осени в саду
Рябина горит-горит.
И в той же комнате старый рояль
Улыбается от "до" до "си".
Но нет, я ничего не забыл -
Ни осени, когда пришел 
В рубашке с "молнией"
В маленький сад, откуда потом унес
Дружбу на долгие года 
И много плохих стихов,
Ни листьев, которые на ветру
Кружатся, и горят,
И тухнут в лужах, ни стихов,
Которые я читал.
Да, о стихах, ты мне прости,
Мой заплаканный друг,
Размер "Последней ночи", но мы
Читали ее тогда.
Как мы читали ее тогда!
Как мы читали тогда:
Мы знали каждую строку
От дрожи до запятой,
От легкого выдоха до трубы,
Неожиданно тронувшей звук.
Но шли поезда на Магнитогорск,
Самолеты шли на восток,
Двух пятилеток суровый огонь
Нам никогда не забыть.
Уже начинают сносить дома, 
Построенные в те года,-
Прямолинейные, как приказ,
Суровые, как черствый хлеб.
Мы их снесем, мы построим дворцы.
Мы разобьем сады,
Но я хочу, чтоб оставил один
Особым приказом ЦК.
Парень совсем других времен
Посмотрит на него 
И скажет:"Какое счастье жить
И думать в такие года!"
Но нет, не воспоминаний дым,
Не просто вечерняя грусть,
На наше время хватит свинца, 
Романтики и стихов.
Мы научились платить сполна
Нервами и кровью своей
За право жить в такие года,
За ненависть и любовь.
Когда -нибудь ты заплачешь, мой друг,
Вспомнив, как жили мы
В незабываемые времена
На Ленинградском шоссе.
По вечерам проплывали гудки,
Как плакала ты тогда.
Нам было только по двадцать лет, 
И мы умели любить.
1938

Вернуться к оглавлению